Брежнев
БРЕЖНЕВ: ОБРАЗ ВОЖДЯ В ИНТЕРЬЕРАХ «ПОЗДНЕГО» СССР
1.Визуальная репрезентация вождя в брежневскую эпоху
Канонические образы первых советских вождей формировались портретами, выполненными маслом на холсте. Именно живопись задавала образцы изображения большевистских лидеров, которые потом тиражировались газетами, книгами и плакатами. Воплощением доминирования монументальной живописи в деле репрезентации вождей стала грандиозная выставка произведений искусства в Москве, посвященная 15-й годовщине Красной Армии, где, согласно каталогу, из 628 экспонатов около сотни было связано с конкретными политическими и военными деятелями, примерно шестьдесят из них посвящено вождям и красным полководцам во главе с Лениным и Сталиным. Однако уже в 1930-е годы живопись была настойчиво потеснена в СССР с позиции «главного вида искусства» фотографией и кинематографом.
В брежневскую эпоху ситуация окончательно изменилась. Распространение телевидения обернулось настоящей «вуайеристской революцией в советском жилище»[1]. Именно при Брежневе «голубые экраны» засветились практически в каждой советской семье, а телевидение, наследник кинематографии, стало самым массовым средством агитации и пропаганды. Если каждое новое, «неканоническое» изображение Сталина перед обнародованием подлежало его личному утверждению или на это требовалась санкция Секретариата Сталина[2], то теперь телевидение изо дня в день воспроизводило брежневский образ миллионными тиражами. При этом телевидению как средству репрезентации образа вождя были присущи несомненные минусы – оно минимизировало дистанцию между вождем и народом, в результате даже отредактированные в записи трансляции не могли скрыть следов стремительного старения Брежнева и ухудшения его здоровья.
Сам Брежнев явно отдавал предпочтение своим фотографическим изображениям. С одной стороны, они больше, чем картины, отвечали технократическому духу времени, с другой стороны – легче, чем телевизионные образы, подвергались контролю и манипулированию. Наглядным подтверждением служит история с портретом генсека в маршальской форме. После присвоения Брежневу звания маршала в 1976 г. советские руководители часто просили подарить им его изображение в маршальской форме. Почувствовав, насколько это приятно Брежневу, ему зачастую сознательно подыгрывали. Так, 8 сентября 1976 г. Брежнев принял первого секретаря Дагестанского обкома КПСС Магомед-Салама Умаханова, который, судя по дневниковой записи, вручил Брежневу некий сувенир, а в ответ попросил подарить портрет в маршальской форме. Брежнев здесь же пометил: «Утвердил портрет. Отдал Володе Муэсуляну»[3]. Очевидно, что личный фотограф генсека В.Г. Мусаэльян должен был размножить маршальский фотопортрет, признанный «каноническим». 5 ноября 1976 г. Брежнев пометил в дневнике: «Подписал фото дагестанцам»[4]. Аналогичную роль сыграл фотоальбом в честь 75-летия Брежнева, которыми он одаривал в январе 1982 г. свое ближнее окружение. В заочном состязании «Налбандян против Мусаэльяна» победа однозначно оставалась за фотографом.
Живописные образы вождя оказались отодвинуты на вторые-третьи роли телевиденьем и фотографией, но отнюдь не забыты. Самому Брежневу особенно импонировали его изображения на почтовых марках. Самая первая марка «с Брежневым» вышла за рубежом еще в 1963 г. в Иране в ознаменование его официального визита в качестве Председателя Президиума Верховного Совета СССР. В 1972 г. марка с изображением Брежнева и Э. Хонеккера была напечатана в ГДР. Выступая 27 августа 1972 г. в Барнауле перед партийно-советским активом, Брежнев с удовольствием поведал слушателям: «Появилась крупная почтовая кампания и издала почтовый конверт, на котором в углу размещен снимок переговоров Никсона и Брежнева. Моментально вся Америка раскупила и сейчас это просто редкость. Гоняются за этим конвертом»[5]. После 1972 г. марки «с Брежневым» были также выпущены на Кубе (1974 г.), Коморских островах (1975 г.), в Верхней Вольте (1977 г.), Болгарии (1977, 1981), Монголии (1980 г.).
2. Портрет как подарок
За 18 лет нахождения у власти Брежнев получил тысячи подарков от трудовых коллективов, организаций, советских и иностранных граждан. Очень часто в качестве подарка фигурировал либо сам портрет Брежнева, либо брежневское изображение было нанесено на подарок. Так, в личном фонде Брежнева в РГАНИ сохранилось письмо столяра управления Юго-Западной ж. д. Луки Зущика, который в декабре 1973 г. преподнес в подарок брежневский портрет в виде инкрустации по дереву. В благодарность «за мастерски выполненный подарок» генсек распорядился вручить столяру часы «Ковш», «выполненные под роспись хохломы»[6].
Аналогичным образом путь к брежневскому сердцу проторил участник Великой Отечественной войны, инвалид и художник Иван Пензов, подаривший в мае 1976 г. свежеиспеченному маршалу Брежневу его портрет в маршальской форме, где Леонид Ильич был изображен мужественным моложавым красавцем. Брежнев был от портрета в восторге. 29 мая 1976 г. он писал М.В. Зимянину и П.Н. Демичеву: «Я с этим человеком не знаком, на днях услышал эту фамилию – он написал великолепный портрет – не знаю, что делать. Прошу посоветоваться Вам и сказать Ваше мнение мне»[7]. 23 июня 1976 г. Брежнев собственноручно написал письмо, в котором лично поблагодарил художника, подтвердив, что «портрет в военной форме ему понравился»[8]. В своих эмоциях Брежнев был искренен: во второй половине 1976 г. он трижды упомянул Пензова в своих рабочих записях, причем в двух случаях интересовался, присвоено ли уже Пензову звание народного художника РСФСР. Сохранилась фотография В. Мусаэльяна, на которой Брежнев с гордостью демонстрирует свой маршальский портрет кисти Пензова Индире Ганди во время ее визита в СССР (8–16 июня 1976 г.).
Брежнева рисовали не только советские граждане, но и иностранцы. Набор любительских и полупрофессиональных портретов Брежнева стал свидетельством симпатии, которую испытывали к нему простые американцы, покоренные его дружелюбием, улыбкой, свободной манерой держаться. Так, художница-портретистка Б. Эбингер из Калифорнии писала 18 мая 1966 г. в своем письме советскому послу в США А.Ф. Добрынину: «Он очень привлекательный мужчина. Это – подарок без всякой политики, без чего-либо. Я была бы очень рада, если бы Вы передали мою работу ему»[9]. 12-летний мальчик Мартин Кертис нарисовал Брежнева, выступавшего по американскому телевидению в 1973 г. во время визита в США. А.Ф. Добрынину было дано указание поблагодарить мальчика письмом. Не отказался Леонид Ильич пойти навстречу просьбе художника из Бруклина Джека Роузена и поставил в апреле 1974 г. автограф на собственном портрете, нарисованном Роузеном, «для коллекции хорошо известных правительственных лиц»[10].
Квинтэссенцией «подарочных» изображений стала выставка подарков к 75-летию Брежнева в декабре 1981 г. в Зале заседаний ЦК КПСС. По свидетельству секретаря партийной организации Центрального музея В.И. Ленина Г. Гаражи, среди экспонатов превалировали портреты юбиляра, «почти одинаковые или абсолютно одинаковые» изображения Брежнева также несли на себе десятки хрустальных ваз, изделия из фарфора, керамики, слоновой кости, камня, серебра, вытканные ковры ручной работы и прочие поделки мастеров, в том числе традиционных русских промыслов – Палеха, Хохломы, Федоскино[11]. Брежнев посетил выставку единственный раз вместе с женой и охраной в двадцатых числах января 1982 г. Живой интерес генсека вызвали лишь несколько вещей, в первую очередь – его собственный портрет вместе с матерью кисти Зураба Церетели, выполненный в манере подражания старой фотографии[12].
3. Брежнев и Налбандян
К моменту прихода Брежнева к власти 57-летний Дмитрий Налбандян уверенно занимал видное место в когорте официально признанных и обласканных властью художников. В письме под заголовком «Положение в советском изобразительном искусстве», которое распространялось среди московских художников весной–летом 1976 г., Налбандян наряду с Е.В. Вучетичем, В.А. Серовым, Кукрыниксами и еще целым рядом деятелей искусства был охарактеризован как «замечательный художник», чье «общественное лицо общеизвестно»[13]. Оборотной стороной близости к власти была острая критика со стороны представителей неофициального искусства. Так, в заявлениях группы художников во главе с Э.М. Белютиным, адресованных в ЦК КПСС в 1972–1974 гг., упоминались «слащавые букетики Налбандяна» и «неграмотные олеографии Налбандяна, стыдливо загороженные талантливыми холстами Дейнеки»[14].
К 1964 г. Брежнев, очевидно, был знаком если не с самим Налбандяном лично, то, по крайней мере, с его монументальными полотнами, особенно с теми, на которых был изображен Н.С. Хрущев. Появление первого портрета Брежнева кисти Налбандяна было только вопросом времени. В дневниках приемной Брежнева, секретари которой скрупулезно фиксировали все контакты первого лица, Налбандян впервые фигурирует 4 ноября 1968 г.: художник звонил в приемную, но телефонный разговор с Брежневым не состоялся. 6 ноября и 13 ноября 1968 г. Налбандян вновь звонил в приемную, но опять безуспешно. К этому времени Налбандян уже был автором как минимум одного портрета Брежнева, нарисованного им не ранее декабря 1966 г.: на этом портрете Брежнев изображен сидящим в кресле, его грудь украшает только медаль Героя Социалистического труда, которой он был награжден в 1961 г. Следующий звонок Налбандяна Брежневу секретари приемной зафиксировали уже 20 февраля 1973 г. Этот звонок скорее всего был отражением работы Налбандяна над очередным «сидячим» портретом Брежнева, законченным в этом же году[15].
Завоевав кредит доверия, Налбандян создал в 1975 г. главное и наиболее известное произведение своей «брежневианы»: картину «Малая Земля. Новороссийск». Полотно тиражировалось в миллионах копий в средствах массовой информации, а после выхода в свет в 1978 г. трилогии «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина», героическое изображение полковника Брежнева украсило альбом грампластинок с аудиозаписью воспоминаний. Историк Алексей Попов задался вопросом, почему «глорификация реально имевшего место военного прошлого Брежнева стала предметом очевидного скепсиса и даже осмеяния для поколения советских людей, идентичность которых во многом строилась вокруг памяти о Великой Отечественной войне»[16]. При этом кампания по героизации военных страниц биографии советского лидера сначала органично вписывалась в контекст брежневской политики, направленной с середины 1960-х годов «на кардинальное повышение символического статуса Великой Отечественной войны в советской мемориальной культуре, включая объявление Дня Победы нерабочим праздничным днем, массовое награждение участников войны, юридическое оформление первоначального круга городов-героев» и т.п., что нашло положительный отклик у большинства советских граждан[17]. Однако с момента, когда была предпринята попытка, направленная на повышение символического статуса «малоземельного» эпизода и «его закрепление в общесоюзной мемориальной повестке как одного из центральных событий военной истории», Брежнев перешел символическую «красную линию»[18].
В юбилейном как для Брежнева, так и для Налбандяна 1976 году Брежнев подтвердил статус Налбандяна как «первой кисти Политбюро», наградив его орденом Ленина и присвоив звание Героя Социалистического труда. При этом инициатива награждения исходила непосредственно от Брежнева: в начале сентября 1976 г. он записал в своем дневнике «Нолболдян Дмитрий Аркадьевич 15-го ему 70 лет»[19]. Спустя несколько дней появляется надпись: «14 сентября Поздравил Налболдяна Дмитрий Аркад. с присвоением ему звания Героя»[20]. В этот же день Политбюро ЦК КПСС одобрило указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении художника «за большие заслуги в развитии советского изобразительного искусства и в связи с 70-летием со дня рождения».
В условиях острой конкуренции между деятелями советского искусства это был важный шаг в упрочении положения Налбандяна, ведь даже в брежневском дневнике его имя соседствует с именами художников И.А. Пензова, И.С. Глазунова и П.Т. Мальцева. Речь идет о записи весны 1976 г., в которой Брежнев перечисляет главные произведения скульптуры и живописи, создание которых было запланировано к его 70-летию: «Бюст делает т. Сонин – один раз видел его[.] Картины – Налболдян – не видел[,] Глазунов – не видел[,] Мальцев – не видел»[21]. В случае с Налбандяном возможно речь шла о картине «Выступление Л.И. Брежнева в Хельсинки», написанной художником в 1976 г., символически закреплявшей роль Брежнева в качестве творца нового европейского порядка.
После 1976 г. степень интенсивности пополнения Налбандяном его «брежневианы» существенно выросла. Один за другим он пишет в 1979, 1980 и 1982 гг. три индивидуальных портрета Брежнева, на которых генсек уже традиционно изображен в своем рабочем кабинете, а также несколько групповых портретов, в первую очередь – участников XXV съезда КПСС под названием «Наш путь – к коммунизму» (1977 г.) и делегатов XXVI съезда КПСС – «Созидание во имя мира» (1981 г.). Если на первом групповом портрете безраздельно доминирует фигура Брежнева за трибуной съезда, то на втором Брежнев в окружении деятелей КПСС и мирового коммунистического движения делит первый план с Фиделем Кастро. Оба политика жмут друг другу руки в едином порыве, который охватывает всех присутствующих в зале. Немного позднее Налбандян публично поделился своими впечатлениями во время работы над картиной: «Работал упорно, быстро и, не побоюсь этого слова, вдохновенно. Увлекала и масштабная тема, и то, что в центре изображения событий находятся выдающиеся деятели эпохи, и наполненность этого момента человеческим, нравственным содержанием»[22].
Реальность была иной: тяжело больной Брежнев к этому времени прекрасно осознавал всю трагичность своего положения как «главного оратора партии», но был вынужден плыть по течению. Готовясь к выступлению на XXVI съезде КПСС и понимая, что ему будет крайне сложно выдержать многочасовую нагрузку чтения отчетного доклада, Брежнев «обкатывал» свою речь в пустой аудитории Кремлевского дворца съезда. «Пробовал говорить в зале Кремля», – записал генсек в свой «дневник» 21 февраля 1981 г.
Из последних портретов Брежнева кисти Налбандяна несколько особняком стоит изображение встречи Брежнева и чехословацкого лидера Густава Гусака в Праге весной 1978 г. Интеллигентный, мягкий, прекрасно говоривший по-русски, Гусак был наиболее близок к Брежневу из всех вождей стран социалистического лагеря. Когда в середине 1970-х годов погибла жена Гусака, тот запил. В мае 1978 г. Брежнев специально полетел в Прагу, чтобы поддержать товарища. Телохранитель Брежнева В.Т. Медведев вспоминал: «Они уединились надолго. Часа на два, не меньше. Вышли наконец – оба раскованные, улыбающиеся, словно и не было никогда напряженности. […] Разговор ли повлиял или Гусак сам взял себя в руки, но больше ни одного сигнала из Праги не было»[23]. Мы не знаем, была ли известна Налбандяну вся подоплека, но при таком прочтении изображение официозной встречи кажется согретым теплом настоящего человеческого соучастия.
25 марта 1977 г. в Москве открылась выставка «Сатира в борьбе за мир». Брежнев посетил ее вместе с членами Политбюро: фотограф запечатлел Брежнева, А.А. Громыко, А.Н. Косыгина, Д.Ф. Устинова и Б.Н. Пономарева в окружении президента Академии художеств СССР Н.В. Томского, художников Д.А. Налбандяна, Т.Т. Салахова, Б.Е. Ефимова, Кукрыниксов, М.А. Абрамова и других. На этой встрече генсек поделился с художниками: «Я, между прочим, в юности такими рисуночками баловался. Вам бы показать – такой бы тут хохот стоял»[24]. Брежнев никогда не был тонким ценителем искусства, не разбирался в живописи и не претендовал на это. Живопись и художников он оценивал в первую очередь как политик, а значит крайне прагматически. Монументальные полотна были неотъемлемой частью культа советских вождей, а Дмитрий Налбандян – настоящим профессионалом в деле их создании. Это обстоятельство предопределило пересечение жизненных траекторий вождя и художника.
А.И. Савин
канд. ист. наук
Институт Истории СО РАН, Новосибирск
BREZHNEV: THE LEADER'S IMAGE IN THE INTERIORS OF THE LATE USSR
1. Visual representation of the leader in the Brezhnev era
Canonical images of the first Soviet leaders were shaped by oil portraits on canvas. Paintings set the example of portraying the Bolshevik leaders, which was then replicated by newspapers, books, and posters. The dominance of monumental painting in the leaders’ representation was demonstratedby a grandiose art exhibition in Moscow commemorating the 15th anniversary of the Red Army. According to its catalogue, about 100 out of 628 exhibits featured political and military figures, and about 60 showed country leaders and Red Army commanders including Lenin and Stalin. However, in the 1930s in the USSR painting as the main art form was persistently challenged by photography and cinematography.
In the Brezhnev era, the turn towards images on film was completed. The spread of television led to a real 'voyeuristic revolution in the Soviet homes'.[25] It was under Brezhnev that blue screens lit up in almost every Soviet family, and television, an heir to cinematography, became the most popular media for political agitation and propaganda. Every new, non-canonical image of Stalin prior to publication had to be approved by him personally or by his Secretariat[26], but now television reproduced the image of Brezhnev in millions of copies every day. As a means of representing the leader's image, television had apparent disadvantages, as it shrank the distance between the leader and the people, and even edited recordings could not hide the traces of Brezhnev's rapid aging and the deterioration of his health.
Brezhnev himself clearly preferred photographic images of himself. On the one hand, they matched the technocratic zeitgeist better than paintings did, on the other hand, they were easier to control and manipulate than television images. The story with the portrait of the Secretary General in a Marshal's uniform is clear evidence to it. After Brezhnev was awarded the rank of Marshal in 1976, Soviet leaders often asked for his portrait in a uniform. Having felt how it flattered Brezhnev, they often deliberately played along. For example, on September 8, 1976, Brezhnev received the first secretary of the Dagestan Regional Committee of the CPSU, Magomed-Salam Umakhanov, who, as a diary entry suggests, gave Brezhnev a souvenir, and in response asked for the leader’s portrait in a Marshal's uniform. Brezhnev wrote in the same diary entry: 'Approved the portrait. Ordered it from Volodya Muesulyan[27]’. Obviously, the personal photographer of the Secretary General Vladimir Musaelyan had to reproduce the Marshal's photo portrait, recognized as ‘canonical’. On November 5, 1976, Brezhnev mentioned in his diary: 'Signed the photo for the Dagestanis'.[28] The leader’s inner circle received a photo album commemorating Brezhnev's 75th birthday as a gift in January 1982. In the remote competition 'Nalbandyan vs. Musaelyan', the photographer definitely won.
Brezhnev’s painted images were pushed to the background by television and photography, but by no means forgotten. Brezhnev himself was particularly impressed by his images on postal stamps. The very first stamp 'with Brezhnev' was issued in 1963 in Iran to commemorate his official visit as Chairman of the Praesidium of the Supreme Soviet of the USSR. In 1972, a stamp with the image of Brezhnev and Erich Honecker was issued in the GDR. Addressing the party activists on August 27, 1972, in Barnaul, Brezhnev was pleased to tell the audience: 'A huge postal company issued an envelope with a picture of the negotiations between Nixon and Brezhnev. Instantly, it got sold out in America and now it's a rarity. People are chasing this envelope'.[29] After 1972, stamps 'with Brezhnev' were also issued in Cuba (1974), the Comoro Islands (1975), Upper Volta (1977), Bulgaria (1977, 1981), and Mongolia (1980).
2.Portrait as a gift
Over his 18 years in power, Brezhnev received thousands of gifts from labour collectives, organizations, Soviet and foreign citizens. Very often, he was presented either with a portrait of himself, or his image was on the gift. For instance, the Brezhnev's personal archive in RGANI features a letter from a carpenter of the South-Western Railway Department, Luka Zuschik, who in December 1973 sent Brezhnev his portrait in inlaid wood. In gratitude 'for a masterfully executed gift', the Secretary General ordered to give the carpenter a ladle-shaped watch, 'covered with Khokhloma-like ornaments'[30].
A veteran of the Great Patriotic War, disabled artist Ivan Penzov paved the way to the Brezhnev’s heart by presenting the newly appointed Marshal Brezhnev in May 1976 with his portrait in a Marshal's uniform, where Leonid Ilyich was depicted as a courageous, youthful handsome man. Brezhnev was delighted with the portrait. On May 29, 1976, he wrote to M. Zimyanin and P. Demichev: 'I don’t know this person, I heard this name the other day, he made a magnificent portrait, I don't know what to do. I'm writing to ask you for your opinion’.[31] On June 23, 1976 Brezhnev wrote a letter in which he personally thanked the artist, confirming that 'he liked the portrait in a military uniform'.[32] Brezhnev’s emotions were sincere: in the late 1976, he mentioned Penzov three times in his work notes, and in two cases he was interested in whether Penzov had already been awarded the title of People's Artist of the RSFSR. A surviving photograph by Musaelyan shows Brezhnev proudly demonstrating his portrait in a Marshal’s uniform by Penzov to Indira Gandhi during her visit to the USSR (June 8-16, 1976).
Brezhnev was painted by foreigners too. A number of amateur and semi-professional portraits of Brezhnev evidence the sympathy that common Americans felt for him, conquered by his friendliness, smile, and free manner. For example, on May 18, 1966, the portrait painter B. Ebinger from California wrote in her letter to the Soviet ambassador to the USA A. Dobrynin: 'He is a very attractive man. This is an apolitical gift, without any hidden message. I would be very happy if you passed my work to him'.[33] A 12-year-old boy, Martin Curtis, drew Brezhnev from a 1973 broadcast on American television during the latter’s visit to the United States. A. Dobrynin was instructed to thank the boy by letter. In April 1974, Leonid Ilyich signed his portrait painted by Jack Rosen, as the Brooklyn-based artist requested, 'for his collection of well-known government officials'.[34]
The 'gift' images of the leader were celebrated at the exhibition of presents for the 75th Brezhnev’s anniversary in December 1981 in the Meeting Room of the Central Committee of the CPSU. According to the secretary of the party organization at the Central Lenin Museum G. Garazhi, portraits of the man of the hour prevailed among the exhibits, 'almost identical or absolutely identical' images of Brezhnev appeared on dozens of crystal vases, porcelain, ceramics, ivory, stone, silver, handmade woven carpets and other handcrafted pieces, including traditional Russian crafts: Palekh, Khokhloma, Fedoskino[35]. Brezhnev visited the exhibition only once with his wife and guards in late January 1982. The Secretary General's interest was sparked by only a few things, including his portrait with his mother by Zurab Tsereteli that imitated an old photograph[36].
3.Brezhnev and Nalbandyan
By the time Brezhnev came to power, 57-year-old Dmitry Nalbandyan was part of the cohort of artists officially recognized and well-treated by the authorities. In a letter entitled The Situation in Soviet Fine Art, which was distributed among Moscow artists in the spring and summer of 1976, Nalbandyan, along with E. Vuchetich, V. Serov, the Kukryniksy and some others, was described as a 'wonderful artist' whose ‘face is well known to public'.[37] The flip side of proximity to power was stinging criticism from the representatives of underground art. Statements by a group of artists headed by E. Belyutin addressed to the Central Committee of the CPSU in 1972-1974 mentioned 'Nalbandyan's sugary bouquets' and 'Nalbandyan's illiterate oleographs, shyly obscured by Deineka's talented canvases'[38].
By 1964, Brezhnev apparently was familiar, if not with Nalbandyan personally, at least with his monumental canvases, especially those depicting Nikita Khrushchev. The first portrait of Brezhnev by Nalbandyan was only a matter of time. In the diaries of Brezhnev's secretaries, who scrupulously recorded all the leader’s contacts, Nalbandyan first appears on November 4, 1968: the artist called the reception, but no telephone conversation with Brezhnev took place. On November 6 and November 13, 1968, Nalbandyan called the reception again, but still to no avail. By this time, Nalbandyan already made at least one portrait of the leader, painted no earlier than December 1966 with Brezhnev sitting in an armchair, his chest decorated only with the medal of the Hero of Socialist Labour, which he was awarded in 1961. The receptionists recorded Nalbandyan's next call to Brezhnev on February 20, 1973. This call was most likely connected with Nalbandyan's another 'sitting' portrait of Brezhnev, completed that year[39].
Having secured the credit of trust, in 1975 Nalbandyan made the main and most famous work of his Brezhneviana: the painting Malaya Zemlya. Novorossiysk. The canvas was reproduced in millions of copies in the mass media, and after the publication of the trilogy Malaya Zemlya, Rebirth and Virgin Lands in 1978, the heroic image of Colonel Brezhnev was featured on the cover of the leader’s memoirs’ audio recording. Historian Alexey Popov wondered why 'the glorification of Brezhnev's real military past became the subject of obvious scepticism and even ridicule for a whole generation of Soviet people whose identity was largely built around the memory of the Great Patriotic War'.[40] At the same time, glorification of the military pages of the Soviet leader's biography organically fit into the context of Brezhnev's policy, since the mid-1960s aimed 'at radically strengthening the symbolic status of the Great Patriotic War in the Soviet memorial culture, declaring Victory Day a bank holiday, issuing numerous awards for war veterans, legal registration of the first heroic cities’, which found a positive response from the majority of Soviet citizens[41]. However, when the attempt was made to reinforce the status of the Malaya Zemlya episode and 'consolidate it on the Soviet memorial agenda as one of the central events of military history', Brezhnev crossed the symbolic 'red line'[42].
In 1976, anniversary year for both Brezhnev and Nalbandyan, Brezhnev confirmed Nalbandyan's status as the 'first brush of the Politburo', awarding him the Order of Lenin and conferring the title Hero of Socialist Labour. The initiative to award Nalbandyan came directly from Brezhnev. At the beginning of September 1976, he wrote in his diary 'Nolboldyan Dmitry turns 70 on the 15th’.[43] A few days later, he wrote: 'Congratulated Nalboldyan Dmitry September 14 on the title of Hero'.[44] The same day, the Politburo of the CPSU Central Committee approved the decree of the Praesidium of the Supreme Soviet of the USSR on awarding the artist 'for great merits in the development of Soviet fine art and on the 70th anniversary of his birth’.
With intense competition between Soviet artists, this was an important step in strengthening Nalbandyan's position, because even in the Brezhnev's diaries his name is mentioned along with I. Penzov, I. Glazunov and P. Maltsev, namely in the notes made in the spring of 1976, where Brezhnev lists the main sculptures and paintings commissioned for his 70th birthday: 'Bust to be made by T. Sonin – met him once[.] Paintings by Nalboldyan — never met [,] Glazunov – never met [,] Maltsev — never met.’[45] This may refer to Nalbandyan's Leonid Brezhnev's Address in Helsinki, painted in 1976, which symbolically consolidated Brezhnev's role as the author of the new European order.
After 1976, Nalbandyan much more actively contributed to his Brezhneviana. One after another, in 1979, 1980 and 1982, he painted three individual portraits of Brezhnev with the Secretary General traditionally shown in his office, and several group portraits, primarily of participants of the XXV Congress of the CPSU entitled Our Way to Communism (1977) and delegates of the XXVI Congress of the CPSU entitled Creation in the Name of Peace (1981). If the first group portrait is completely dominated by Brezhnev behind the rostrum, in the second one Brezhnev, surrounded by the activists of CPSU and the global Communist movement, shares the foreground with Fidel Castro. The politicians shake hands with an impulse that engulfs all those present in the hall. A little later, Nalbandyan publicly shared his impressions from working on the painting: 'I worked hard, quickly and I'll dare say with a lot of inspiration. I was fascinated by the grand theme, these most outstanding people of the time, and the moment being rich with humane, moral content’.[46]
The reality was different: Brezhnev, seriously ill by this time, was well aware of the tragedy of his being the 'main speaker for the party' but was forced to go with the flow. Preparing for his address at the XXVI Congress of the CPSU and realizing it would be extremely difficult to withstand the many hours of reading the report, Brezhnev rehearsed his speech in an empty auditorium of the Kremlin Palace of the Congress. 'I tried to speak in the Kremlin hall', the Secretary General wrote in his notes on February 21, 1981.
Of all the later portraits of Brezhnev by Nalbandyan, the image of Brezhnev and Czechoslovak leader Gustav Gusak meeting in Prague in the spring of 1978 stands somewhat apart. Intelligent, gentle Gusak, who spoke excellent Russian, was the closest to Brezhnev of all the leaders of the Communist block counties. When Gusak's wife died in the mid-1970s, he took up drinking. In May 1978 Brezhnev flew to Prague to support his comrade. Brezhnev's bodyguard V. Medvedev recalled: 'They were alone for a long time. Two hours at least. When they finally came out, they were both relaxed, smiling, as if there had never been any tension. [...] Whether the conversation had an effect or Gusak pulled himself together, but there were no more signals from Prague’.[47] We don't know if Nalbandyan was aware of this background, but with this interpretation, the image of an official meeting seems warmed by real human complicity.
On March 25, 1977, the exhibition Satire in the Fight for Peace opened in Moscow. Brezhnev visited it together with the Politburo members, the photographer captured Brezhnev, A. Gromyko, A. Kosygin, D. Ustinov and B. Ponomarev surrounded by the President of the Academy of Arts of the USSR N. Tomsky, and artists D. Nalbandyan, T. Salakhov, B. Efimov, the Kukryniksy, M. Abramov, among others. At this meeting, the Secretary General shared: 'By the way, I dabbled in drawing in my youth. I wish I could show them to you, there'd be a lot of laughter’.[48] Brezhnev was never a keen connoisseur of art, nor did he understand painting or ever pretended to. He assessed paintings and artists as a politician, which means he was extremely pragmatic. Monumental canvases were an integral part of the cult of Soviet leaders, and Dmitry Nalbandyan was a true professional in making them, which made it inevitable that the leaders’ and the artist’s life trajectories intersect.
A. Savin, PhD in History, History Institute of SB RAS, Novosibirsk
[1] Голубев А. Вещная жизнь: материальность позднего социализма. М., 2022. С. 273.
[2] Плампер Я. Алхимия власти. Культ Сталина в изобразительном искусстве. М., 2010. С. 196–197.
[3] Брежневские записи здесь и ниже воспроизводятся без исправлений. См.: Брежнев Л.И. Рабочие и дневниковые записи. В 3-х томах. Том 1. Леонид Брежнев. Рабочие и дневниковые записи. 1964–1982. М., 2016. С. 682.
[4] Там же. С. 715.
[5] Российский архив новейшей истории (далее РГАНИ). Ф. 80. Оп. 1. Д. 378. Л. 27.
[6] РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 146. Л. 6–10.
[7] РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 146. Л. 17–20.
[8] Там же.
[9] РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 147. Л. 1.
[10] РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 148. Л. 2.
[11] См. Дары вождям. Gifts to Soviet Leaders. М., 2006/ С. 311–316.
[12] Там же. С. 314.
[13] Аппарат ЦК КПСС и культура. 1973–1978. Документы. В 2-х томах. Том 1. 1973–1976. М., 2011. С. 906.
[14] Там же. С. 433, 440.
[15] Дмитрий Налбандян. М., 1982. Иллюстрация № 148.
[16] Попов А.Д. Полковнику никто не верит? Героизация военных страниц биографии Л.И. Брежнева как камертон исторической памяти // Новое литературное обозрение. 2019. № 3. С. 169–183.
[17] Там же. С. 172.
[18] Там же. С. 173.
[19] Леонид Брежнев. Рабочие и дневниковые записи. Том 1. С. 680.
[20] Там же. С. 685.
[21] Там же. С. 618.
[22] Налбандян Д.А. Созидание во имя мира // Московская правда. 1981. 13 декабря. № 286.
[23] Медведев В. Человек за спиной. М., 1994. С. 101.
[24] Ватлин А.Ю., Малашенко Л.Н. История ВКП(б) в портретах и карикатурах ее вождей. М., 2007. С. 4.
[25] Golubev A. Material Life: The Materiality of Late Socialism. Moscow, 2022. P. 273.
[26] Plumper Y. The Alchemy of Power. The Cult of Stalin in the Visual Arts. Moscow, 2010. Pp. 196-197.
[27] Brezhnev's notes here and below are reproduced without corrections. Cited from: Brezhnev L. Work Notes and Diary Entries. In 3 volumes. Volume 1. Leonid Brezhnev. Work Notes and Diary Entries. 1964–1982. Moscow, 2016. P. 682.
[28] Ibid. P. 715.
[29] The Russian Archive of Contemporary History (hereinafter referred to as RGANI). F. 80. Op. 1. D. 378. L. 27.
[30] RGANI. F. 80. Op. 2. D. 146. L. 6-10.
[31] RGANI. F. 80. Op. 2. D. 146. L. 17-20.
[32] Ibid.
[33] RGANI. F. 80. Op. 2. D. 147. L. 1.
[34] RGANI. F. 80. Op. 2. D. 148. L. 2.
[35] See: Gifts to Soviet Leaders. Moscow 2006/ pp. 311-316.
[36] Ibid. P. 314.
[37] The Apparatus of the Central Committee of the CPSU and Culture. 1973–1978. Documents. In 2 volumes. Volume 1. 1973-1976. Moscow, 2011. P. 906.
[38] Ibid. Pp. 433, 440.
[39] Dmitry Nalbandyan. Moscow, 1982. Illustration No. 148.
[40] Popov A. Nobody Believes the Colonel? Heroization of the Military Pages of Brezhnev's Biography as a Tuning Fork of Historical Memory // New Literary Review. 2019. № 3. Pp. 169-183.
[41] Ibid. P. 172.
[42] Ibid. P. 173.
[43] Leonid Brezhnev. Work Notes and Diary Entries. Volume 1. p. 680.
[44] Ibid. P. 685.
[45] Ibid. P. 618.
[46] Nalbandyan D. Creation in the Name of Peace // Moskovskaya Pravda. 1981. December 13. № 286.
[47] Medvedev V. The Man Behind. Moscow, 1994. P. 101.
[48] Vatlin A., Malashenko L. The History of the CPSU(b) in Portraits and Cartoons of its Leaders. Moscow, 2007. P. 4.
